Роман Виктюк появился в семье актеров-кукольников. Закончив актерское отделение ГИТИСа, трудился во львовском ТЮЗе имени Противного, а с 1971 года режиссером в Российском драматическом театре Литвы в Вильнюсе.
Театр Романа Виктюка открылся только в первой половине 90-ых годов XX века тогда он поставил Рогатку по пьесе Коляды, в какой были задействованы Сергей и бродвейские актёры Маковецкий. Собственное строение в ДК им.
Горбунова театр взял только во 2-ой половине 90-ых годов XX века, не глядя на то, что сам Виктюк гласит, что чтоб поставить спектакль, ему нужно всего-навсего две доски. 28 марта (Октябрьский дворец) режиссер привезет в Киев Саломею этот спектакль уже имеет фанатов в мире, а хореография Духовой разрешает поглядеть заного на роман Вручения Оскара Уайльда.
Я очень рад тому, что попал в тот период, когда Украина восприняла мировые животрепещущие процессы. Молодые мужчины через себя и через эту почву попытались осмыслить то, что будет близко юным украинцам.
Все началось с того, что я повстречал за рубежом Филиппа Киркорова, и на нем было классное вязаное тёмное пальто. Я заорал: У меня совсем правильно такое я заполучил в Голландии!
А ты где? В Украине. Я говорю: Ты шутишь! Не может быть!
Так я обусловил мастера Воронина. Только.
В силу того, что мне всего 19, исходя из этого я должен Когда я к нему приехал, он мне слету все показал: коллекции для Нью-Йорка, для Парижа, для основных столиц моды. У него такие произведения искусства!
Как-то на одну из передач о моде я поначалу надел пиджак из последней миланской коллекции Versace, позднее неплохую вещь из последней коллекции Yamamoto все орали Браво!, и только когда я оделся от Воронина, не именуя его, они подразумевали все, не считая Украины. Естественно! В одном из российских пьес все актеры одеты в костюмчики DolceGabbana.
Это безрассудно недешево! Безрассудно! И это не подделка, не под него, не обман все приобретено в бутике DolceGabbana.
Российские для себя это разрешить в Париже не могут, но мы уже получаем и можем. Знаю, что те, кого одевает Воронин в Киеве, люди немолодые, а я бы вожделел, чтоб его двери были открыты для юного поколения также для деток. А затевать нужно потому с ранешнего возраста. Я так приучил собственных маленьких, что они не могут даже для себя представить, что может быть не надеть Versace, DolceGabbana, Jean Paul Gaultier они знают все эти марки и это счастье.
Все. Ни в коем случае меня нет ничего, что останавливало. Я ставил создателей, которых терпеть не могли.
Петрушевская, Зорин эти пьесы идут в Москве уже по 25 лет. По 25 лет при переполненных залах! Многие могут этого не знать, но в Киеве, в Российском театре, я первенствовал , кто поставил Священное чудовище Жана Кокто с Адой Роговцевой.
Тогда и, во 2-ой половине 80-ых годов двадцатого века, я сказал В российский театр прогуливается только Бессарабка уровень страшный, потребительский. Я думаю, вы сыграете премьеру, может быть, очередной спектакль и наберитесь терпения проститесь с этим спектаклем. Франция, изыски, декаданс, совершенно другие проблемы а рядом Бессарабка.
Но, оказалось, что Киев меня взял верх, из-за того, что этот спектакль шел 12 лет при переаншлагах. А в то время как началась перестройка, я вожделел сделать передачи-репетиции с ролью политиков. Они дали согласие. Репетировали Ревизора: как берут взятки, приходит человек чтоб было ясно, сколько он даст, знали, как брать, куда положить, как выпроводить человека…
Целый этот механизм они гласили со собственного опыта: все что они знали, что лицезрели, что они знают, а что не знают, в чем механизм коррупции. И Лужков отдал согласие сыграть Городничего. К огорчению, далее репетиций это не пошло, из-за того, что увидели на пленке, что это разрывает невообразимый механизм коррупции.
Я ни в коем случае не занимался политикой. И, кстати, мир, свободный, широкий, в каком мы живем, и правительство совершенно разные вещи.
Отчизна это то, что в для тебя, а правительство то, что сверху и под ногами, это говно, может быть, жидкое, может, жёсткое, а отчизна это атмосфера, это небо, музыка, нежность и любовь. После помаранчевой революции, на гастролях в Греции, министр культуры Дзюба попросил, чтоб я во всех интервью произнес, что я украинец. А за полтора месяца в том месте съемок и интервью была масса и я с этого начинал и заканчивал: Я українець.
Я український режиссер. И вот денек премьеры.
Директор театра у меня задаёт вопросы: Какой флаг вешать?. Украинское представительство не позвонило мне никогда не пригласило на обед, не спросило, нужна ли мне помощь… Российское представительство (была послом Матвиенко) повсевременно. В денек премьеры Матвиенко была в зале, а украинцы даже не выслали мне весточки.
Я позвонил Дзюбе и сказал: Як жалко, що я так старався. Ми нікому в том месте не потрібні, і все робимо, щоб ганьбити, чтоб один другого уничтожал, в силу того, что нет плюсы и любви и почтения к собственному украинцу. Я знаю.
И не только лишь во Франка, да и в Русскую драму. Мне даже уже звонили из неких ваших газет, поздравляли, вожделели, чтоб я отдал интервью: что я буду делать как министр культуры.
А ничего. Что я могу делать? У меня и в голове такового нет.
Исходя из этого и возвратили товарища Богуцкого і він керує. К любви это не имеет никакого дела.
Непристойность это то, что унижает человеческое преимущество. И вообщем одна Украина, как и ее культура, ни в коем случае не была заражена непристойностью. Ни в коем случае! Я это утверждаю.
Современные украинские писатели непристойностью не заражены и не могут быть заражены. Это уже привнесено массовой культурой, которая идет, к огорчению, со всех государств и, сначала из Рф. Естественно, плебейский.
А противовес? В хоть какой момент же идешь против течения. Это как как будто бы поднимаешься по обнажённой доске, лезешь ввысь, а зацепиться не за что. Это адски не просто подниматься по доске все выше и выше, а позднее с невообразимой высоты падать.
Это сумасшествие, в силу того, что разумом человек не может этого понять. Только мальчик, ребенок может для себя сказать я долезу наверх. Я во Львове когда-то, 13-летним юнцом, так вожделел летать, когда лицезрел полет птиц!
в один раз залез на высочайшее дерево, привязал для себя крылья из метелок, собрал всех ребят… Все они орали: Раз, два, три, чотири!
Но я свалился. И вся моя жизнь складывается из того, что я пробую воссоздать тот же полет.